Заметки на полях Галуа

Год назад не стало моего любимого отца. Все-таки какая-то есть непонятная магия в том, что 1 год - это "круглая дата". Почему-то хочется внутренне собраться и подвести итог года. Лет надцать назад я старался итожить прожитое к каждому дню своего рождения, потом мне это надоело, и вообще перестал как-то реагировать на все ускоряющуюся жизнь. Сейчас вот снова потянуло. Это старость, да?

Мой школьный учитель математики - Зиновий Иосифович Гройслайт - умер в США 1.03.2011.
Эта фотография снята 25 лет назад, на ней он (сидит, крайний справа) примерно такой, каким его помним мы, выпуск-1983.

Последний раз мы с ним виделись в начале 1995-го, когда вместе ездили в Киев на первую встречу учителей, получивших Соросовский грант. Почти сразу после этого он уехал в Штаты, потому что стало понятно, что жить в Одессе для неработающего пенсионера означает висеть на шее у дочери, - а сил и здоровья, чтобы продолжать работу с той же отдачей, оставалось все меньше. Одновременно с ним уехал и наш физик, Давид Григорьевич Мильман. На этом математические классы в моей 100-й школе фактически закончились.

Мы, школьники, ласково звали его Зюней. Это даже не кличка - это как бы замена строгого слова "отец" на тёплое почти семейное "папаша". Оглядываясь на свои два последних школьных года, я понимаю, что он был не просто хорошим учителем математики, но и замечательным педагогом. А его умению планировать ход урока я завидую до сих пор. Наверное, можно сказать еще много чего хорошего. Очевидно одно: без этого человека я бы не стал собой нынешним.

Земля пухом.

Нам сегодня полгодика. А поскольку папа поленился выложить новые фотки, то пока ссылка на старое.

А вот, наконец, и более свежая фотка. Так мы выглядели две недели назад.

Вот уж точно - за что купил, за то продаю. Три маленьких листка, написанных папиной рукой.

Брукнер. Месса ми-минор
Бах. Кантата N 21
Барток. Квартет N 5
Шопен. Ноктюрн ре-минор
Равель. Квартет в "фа"
( Read more... )

Нет, это не Юлька, она еще не такая большая. На этом снимке -- папа с Сережкой, летом 1996 года, у родительского дома в Одессе. Я очень хотел следующим летом сделать такое же фото папы с Юлькой у нового родительского дома в Хемнице. Увы.

Мы с ним последний раз поговорили в скайпе вечером 11-го сентября. Они с мамой в это время были в Берлине, в гостинице. Он шутил, смеялся, рассказывал, как днем раньше, когда он говорил со мной из холла гостиницы, а Юлька около меня продемонстрировала возможности своих голосовых связок, гостиничные администраторы перезвонили в номер маме и сказали, что ее внучку слышал весь отель...

Через пару дней он ушел к кардиологу и согласился на операцию. Маме он разрешил позвонить и рассказать нам об этом только тогда, когда операция уже прошла. Нам казалось, что все самое страшное уже позади, надо только подождать, пока сердце чуть-чуть восстановится, чтобы можно было отключить аппаратуру и вернуть всю нагрузку на живой мотор. Потекли бесконечные дни ожидания и балансирования между надеждой и отчаянием. Вчера утром его не стало.

"Честное слово, я уже в той стадии философской мудрости, что без горестных переживаний приму любой оборот." Это он написал год назад, и у меня нет причин ему не верить. Вот только у кого мне такой мудрости бы теперь занять...

Она прожила очень долгую и, надеюсь, счастливую жизнь. Чуть-чуть не дожила до 93 лет.
Сколько я ее помню, она всю себя отдавала другим - детям, внукам, друзьям... Пока был жив дед, у них в доме в Риге постоянно бывали гости из других городов, и надо было видеть бабушкину неподдельную радость от того, что гостям было хорошо. Деда она пережила на 30 с лишним лет. Последние 20 ее мотало, как и всю нашу страну. Рига внезапно стала иностранкой, и бабушка уехала в Одессу к моим родителям. В 80 лет ей было уже тяжело подниматься на наш пятый хрущевский, и они все вместе еще раз переехали - внутри Одессы, на второй этаж. Когда мои родители начали собираться в Германию и стало ясно, что бабушку туда с ними не примут, она мужественно решилась еще на один переезд - в Питер. Все эти походы за российским гражданством "по упрощенной схеме" и прочие издевательства над человеческим достоинством, - я не понимаю, как, но она выдержала. На свое 90-летие она была еще сильна духом, бодра и крепка. Нам казалось, что это навсегда. Увы.

Я еще обязательно напишу о ней, не только потому, что ее жизнь имеет право и должна стать историей, но и потому, что мне ее очень сильно будет нехватать. А жизнь продолжается.

P.S. Очень прошу - не надо писать соболезнования. Все равно вы не знали мою бабушку и даже не подозревали о том, что она еще жива. Мне будет приятно, если вы вместо этого позаботитесь о своих старших родственниках, пока они живы. Спасибо.